1.
Я придумала финал. Стоило нам выехать из Каунаса, как я поняла, чем всё закончится. Потусторонний, кинематографичный, возможно, с необъяснимым исчезновением главного героя. Отличный финал, осталось только дописать начало и середину. С другой стороны, не будет ли такая концовка слишком предсказуемой и претенциозной? Банальной? Напыщенной? Вымученной? Размытой? Или скучной?
До Вильнюса, при нашей скорости, ещё приблизительно два часа. И, кажется, буду я там в неплохой компании — с сомнениями, которым я всё подвергаю, и жанром копеечной мистики, которым я всё оправдываю.
2.
На месте кинотеатра Lietuva — зияющая пустота и строительная бригада в серебристых облаках пыли.
3.
В четверг марокканец, впечатляюще жонглирующий языками, спрашивает на русском, откуда я приехала. Действительно, откуда на этот раз? Из Киева или всё-таки Львова? Впрочем, формально, по всем бумагам, я вообще-то ехала в Польшу. «Беларусь», — киваю я в глубину зала, и мой ответ вслед за куском плоской лепёшки, название которой я тут же забываю, тонет в бездонной чаше чечевичного супа. Разве это не парадоксально, что город, откуда и началось моё скитание, часто бесцельное и неоправданное, от которого теперь я, похоже, устала, — так вот, именно Вильнюс неожиданно предлагает мне остановиться? Просто остановиться. Зачем это он вдруг предоставляет мне невероятное по теперешним меркам количество времени, вне информационного потока, суеты и каких бы то ни было обязательств? Я тихонько смеюсь, у меня даже сим-карты нет. Тени от резной ширмы, стоящей у дверей, складываются на полу в хитроумные арабески. Мне нравится это кафе, и еда здесь хорошая. Господи, так откуда я приехала?
4.
Приближение выходных можно предсказывать по шуму Пилес за углом. Пересекаю её в два шага, уворачиваясь от янтарных торговцев, и скрываюсь в секретных переулках, которые даже в субботу легко застать пустыми. В кои-то веки у меня есть план. Хаотичный, интуитивный, с размывающимися в памяти пунктами, но всё-таки план — я иду домой. Вернее, к тем местам, которые когда-то казались мне домом. Будем откровенны, на этот раз Вильнюс волнует меня куда меньше, чем мои воспоминания о нём.
Странная квартира с вожделенными окнами в пол на Вильняус гатве не считается — там я уже несколько раз проходила, да и о той комнате я помню разве что нечеловеческий холод и то, как мне взбрело в голову самой подстричь себе волосы. Другое дело — Грибо, где всё складывалось само собой, где в подъезде мы устраивали невинные перформансы с портретом Жак-Ива Кусто и где я наконец почувствовала себя в безопасности. Или тот зелёный дом на Селю, который я вообще боялась не найти — вдруг он уже развалился? Повезло, он всё ещё там, где я его оставила. Правда, без одного балкона. Жверинас нельзя было не любить: как минимум — за лес и реку, за импровизированный кинотеатр в баре Jalta, за заброшенные дома и киностудию, куда по вечерам мы лазили через окна, ожидая и опасаясь встречи с местными призраками; и как максимум — за людей, которые были рядом. То же самое было и на Швитригайлос, в доме с подоконником вместо кровати, холодильником вместо шкафа и круглосуточным рынком неподалеку. Туда мы регулярно сбегали по ночам, чтобы зачем-то купить цветов, обязательно почему-то белых. Теперь я уже не могу понять, для чего мы тогда так поступали, зачем делали множество (почти все) из этих вещей, абсолютно спонтанных и нелогичных, хотя, подвернись случай, в прежней компании я бы снова их повторила. В конце концов молодость должна быть необъяснимой.
5.
Я почти не вспоминаю о тех днях — у меня вроде как больше нет повода. У меня есть только это неизмеримое «почти».
6.
Внезапно осознала совершенство серого цвета. Или по крайней мере его преимущество перед всеми другими, из которых он в той или иной степени состоит. Таким должен быть текст, ахроматическим, без запаха и вкуса — совершенно без свойств. Как чистая вода.
7.
Мы — на мосту, стоим примерно в двадцати пяти шагах друг от друга. Как-то одновременно, не сговариваясь, обнаруживаем необычный звук, издаваемый перилами моста, если легонько их ударить. Иногда его, этот звук, при чуть более настойчивом ударе, извлечь не удаётся. Но часто он всё-таки раздавался, приглушённый и протяжный, как у варгана. Два неприкаянных, космических зверя на краю млечной пропасти разговаривают друг с другом после долгой разлуки. Ты улыбаешься каждый раз, когда у тебя получается правильно стукнуть. Такой я тебя и запомню.
8.
Классическая трёхступенчатая схема «напиши — перепиши — отшлифуй» работает ровно до середины второго этапа. Теперь мне не нравится абсолютно всё — и начало, и конец одинаково невыносимы. Слабые мотивировки, расклеивающийся сюжет и — самое мерзкое — механические, нечеловеческие диалоги. Съешь этих мягких французских булок и выстрели в автора из лупары.
Есть только один способ спасти эту историю. Крайняя мера. Мне ничего не остаётся, как переписать всё от первого лица. Каким бы он ни был — этот предсказуемый, претенциозный, банальный, напыщенный, вымученный, размытый, скучный главный герой — теперь я точно знаю, что он сейчас чувствует.
9.
Спасибо.
